Евгения Долгинова
Три истории будоражили общественное мнение в последние три месяца, три пламенных инвалидных скандала.
Нижегородские шашлычники выгнали больную сестру модели Водяновой за то, что она «своим видом распугивает клиентов». В дорогом московском фитнес-клубе отказали в занятиях мальчику-аутисту – просто за то, что он аутист. А четвероклассники подмосковной школы травили восьмилетнюю дочку своей учительницы, кроткую, беззлобную Машу – за то, что она уродилась с синдромом Дауна. До такого зверства дошли, что потребовали изъять ее фотографию из классного альбома: не нашего класса ученица и не нашего поля ягода.
Такие у нас люди – хрен на блюде: расист на дарвинисте и нацистом погоняет.
Но во всех этих историях, взволновавших и СМИ, и блогосферу, и чиновников, и общественников, и правоохранителей, легко заметить сюжетный провал. Про главные-то события почему-то ничего не сказано. Наталья Водянова забыла рассказать, что в кафе у ее сестры был приступ, длившийся около часа, тогда-то повар и сказал роковую фразу «Сперва лечите, потом приходите». Выяснилось также, что фитнес-клуб не отказывался работать с мальчиком, но лишь затребовал справку о состоянии здоровья – после того как с мальчиком случился припадок на тренировке.
С Машей вышло сложнее: класс ее действительно не полюбил. Не третировал, но и не полюбил. Не стала она «дочерью полка», как и в предыдущей школе. Шумная и энергичная девочка сидеть на месте долго не могла, уроки проходили кое-как, под ее топот и бег, несчастная мать тратила много сил не на учеников, а на успокоение дочери. Выяснилось также, что не все дети любят, когда на них прыгают с бурными объятиями и изо всех сил дергают за волосы. Ни словом, ни взглядом дети Машу не обидели, говорила в эфире ее мать Марина Колташева, и за это она им благодарна. Но вот – не полюбили, не пустили в альбом. Бывает.
Не сомневаюсь, что эти фигуры умолчания образовались сугубо во благо, для заострения общественных добрых чувств. Одно дело – сообщить, что в отечественных общепитах не знают, как обращаться с ментальными инвалидами, и этому, должно быть, надо учить. И совсем другое – констатировать: выгнали за аутизм! Или — «отвергли за синдром Дауна». Тут какое сердце не содрогнется? Кто не побежит бить окна в фейсбук?
Все три истории закончились, как мы знаем, более или менее эффектно. Кафе административно и экономически растерзали, раздавили как клопа на обоях, а повар за свою подлую фразу получил условную судимость. Мальчик из фитнес-клуба получил в подарок дорогую годовую карту. Девочка Маша была наконец-то зачислена в первый класс, — правда, учиться она будет по индивидуальной программе и в 4В, похоже, больше не придет.
Дети-инвалиды – свет и счастье, дар Божий, все правда. Но в этой истории остались и другие дети – ученики Марины Валерьевны.
Не лишне повторить: дети, не обидевшие Машу ни словом, ни взглядом. Сейчас им повсеградно и всеэкранно, всей страной и зарубежьем сообщают, что они учинили беззащитной малышке «дикую травлю». Это их, десятилетних, сотни взрослых дядь и теть (по преимуществу образованная фейсбучная публика) называют мразями, ублюдками, нацистами. Это их со вкусом стыдят Павел Астахов, Григорий Лепс, Александр Гордон и разная прочая совесть нации.
Их родителей ловят на улице телевизионщики, чтобы прилюдно выпороть в эфире, а не догнав, ставят грустную новость на сайт: родители детей, травивших Машу, убежали от наших корреспондентов… Мать Машиной одноклассницы, поднявшая скандал, раздает десятки интервью, сообщая, что «она (учительница) на меня молится» и «ну теперь-то они (родители) точно ни в чем не признаются» — нет, в дурном отношении к детям с синдромом Дауна они не признавались и прежде, она вообще с ними мало общалась, но она — знает. Она ведь режиссер и общественный деятель, и интервью про Машу зачем-то сдобрены ссылками на ее фильм. Ад крепчает, мрак наливается. Самое время пересмотреть «Катарину Блум».
Из этой невероятной истории оболганные дети и их родители вынесут, как мне кажется, совсем не представления о жалости и милости, но одно недоброе знание: в другой раз — не быть терпилами. Около месяца они именно что терпели дискомфорт на уроках, понимая, что у учительницы, в общем-то, грустная и безвыходная ситуация, и не выносили тлеющий конфликт за рамки школы. Но следующий раз, боюсь, все будет гораздо жестче: звонки в округ, письменные жалобы, адвокаты. Боюсь, что теперь родители не скоро поведутся на очередное «войдите в положение», — они заговорят языком нормативов и параграфов. Потому что такие травмы не забываются.
Зато у всего этого безумия есть нечаянный выгодоприобретатель.
Активисты дутых дискриминационных скандалов, прогрессисты, люди самых душеприятных воззрений, полагающие себя носителями передовых гуманистических мод, — все они вполне простодушно обслуживают большой государственный интерес – оптимизацию расходов на образование инвалидов. Потому что полноценное инклюзивное образование – чрезвычайно затратное удовольствие. Прежде всего это — ресурс и технологии. Это работа, требующая больших финансовых и организационных усилий, квалификаций, техник, методик — всего-всего-всего. Мы с большим скрипом, с невыносимым напряжением начинаем строить всего лишь пандусы, ежегодно их переделывая, словно плитку на Дмитровке, — а предстоит построить космический корабль.
И вот здесь-то нам и сообщают, что главная проблема инклюзии — это не безресурсье, а тупорылое, сытое «здоровое большинство», набитое предрассудками по самые гланды.
Справиться бы с ним, нагнуть как следует – и быстро интегрируемся, и ох как заживем.
Как выглядит нормальная современная инклюзия? Вот, к примеру, школа-комплекс №1465. На весь комплекс — 22 особых ребенка от 3 до 14 лет (аутизм, синдром Дауна, тяжелые формы ДЦП и другое). Для них устроена специальная ресурсная — «транзитная» — зона для занятий и отдыха. Дети учатся по индивидуальному плану, но в рамках общеобразовательной программы — в той мере, в какой она им доступна (кому-то на 10 процентов, кому-то на 50). Они не сидят в общем классе, но выходят в класс на тот или иной урок. То, что они не поняли, не поймали вместе с «нормальным» классом, – догоняют уже в ресурсной зоне со своим педагогом.
«Если ребенку, условно говоря, необходимо повторить что-то десять раз, то два раза он повторяет это в классе, вместе со всеми, и еще восемь раз ему это объясняет ресурсный педагог», — говорит один из руководителей проекта Екатерина Мень. У каждого ученика – свой тьютор (полставки). Эти дети не ломают класс под свои особые нужды – они следуют за ним в своем режиме и в сопровождении специалистов. Поэтому между «обычными» и «особыми» нет конфликта интересов.
Да, дорого: 440 тыс. руб. в год на одного ученика. 240 тыс. покрывает муниципальное «подушевое финансирование», остальное – благотворительные фонды.
Но это все, как говорится, «московский жир» — и то штучный, экспериментальный. Массовая же, рядовая школа поставлена совсем в другое положение: более чем скромный обучающий ресурс и много-много требований «любви и понимания». Причем это не временные трудности – это сознательная установка. Вот показательное интервью: «…И теперь представим: при такой загруженности педагогов родители приведут к ним еще и детей с особыми потребностями? «Это – не проблема инклюзии <… > – а проблема конкретного педагога. Он должен понимать, что ему необходимо научиться работать с такими детьми».
То есть – всего лишь сходив на курсы, учитель сможет с равным успехом преподавать и невербальному аутисту, и ребенку с синдромом Дауна, и слепому, и глухому? Вот это полет, вот это амбиция! «Ваша проблема», — скажут учителю, безмятежно усаживая к нему в класс всех вышеперечисленных детей. Главное ведь что? Приятие, толерантность, радость совместности. Но когда особый ребенок, гораздо больше нуждающийся в образовании, чем в «обнимашках» одноклассников и сюсюканье их родителей, получит вместо хоть каких-то знаний и навыков профанный эффект присутствия, а его одноклассники — только раздражение и обиду на несчастную «помеху», оттесняющую их от учителя, — от этого прибавится в мире толерантности? Добра? Любви?
Конечно, из нововатутинских четвероклассников лепят чудовищ совсем не затем, чтобы подмахнуть стратегии «любовь вместо денег», — но по факту выходит именно так. И когда публицисты разворачивают модный, весь такой из себя дерзкий тезис «Десегрегация должна быть принудительной», они понятно что имеют в виду: народец наш дремуч, политесов не знает, не соблюдает приличиев, — брить бороды, брить! —
но логика эта работает в итоге на ту же самую волюнтаристскую инклюзию — на тупую, тяжелую, прижимистую поступь добра.
Обнимитесь, миллионы: будет, будет вам принудительная. Недолго осталось.
Комментарии (0)